…Некоторые тонкости наших дальнейших книжных приключений передает письмо, отправленное мною Марьюшке по приезде из Москвы. Она, наверное, была тогда в новой (для нас) деревне – первый год. Письмо сохранила. Да она вообще, по-моему, писем никогда не выбрасывала.
Как оказался в Москве? На дворе стоял 88-й год… Меня тогда выбросили из научных сотрудников по политическим соображениям, и я решил доказать, что представляю собой некоторую научную ценность. Философ Сергей Гончаров подсказал, куда можно послать свои тезисы, и я отправился в столицу на конференцию "Философия и жизнь". Правда, на пути встретились препоны:
"... здравствуй!
1. Мать не решаюсь бросать, у неё утром температура была 37,5, а днем – 35,5, так что непонятно, что происходит. Всё время лежит, ослабела после 39,5. Кормлю её фаупенициллином (дефицит – купил на Сортировке).
2. На днях вдруг позвонил проф. Демичев (один из организаторов конференции), сообщил приятную новость: сборник (где и мои тезисы) будет готов к открытию конференции. Но – Москву закрывают, а потому гостиницы не будет. Переночую (если с матерью будет всё в порядке, и я уеду) у дядюшки Михаила Пинаева.
3. Звонил горкомычу (в отдел науки), тот начал было бубнить, что вот если все будут самовольно тезисы нигде не утвержденные рассылать, а потом просить командировку, то что будет… Я ему пояснил, что тезисы написаны по мотивам статьи, которую я в своё время представил аттестационной комиссии института (она-то меня и выставила из научных сотрудников). На этом мы прервали разговор, потому что ему стало некогда. Через два часа (наверное, получивши ценные указания вышестоящей инстанции) он посоветовал мне подать официально заявление на командировку, а там, мол, посмотрим.
Вчера я подал такое заявление на имя зама Пешкова и тот – не отказал. Моя нынешняя начальница тоже подписала, все печати поставлены. И сегодня я уже получил командировочное удостоверение.
4. Говорил с Яшниковой. Концерт Сапоговой прошел в малом зале. Приезжал Вилисов и детдомовцы.
5. Вот такие дела. Если матери будет получше – отосплюсь и приготовлю кое-какие бумажки к отъезду.
6. Как там мои многочисленные внучки? Чтоб в лес ни ногой. Клещи. И в самой деревне выше головы свежего воздуха. 13.05.88".
"... здравствуй! Вот и закончилась моя экскурсия. Привез пять сборников (1 р. 20 коп. штука), больше, думаю, и не надо – не солить же. Выступал на конференции в первый и третий день (итого два раза по пять минут). Такую новую манеру решили завести, чтобы охватить как можно больше желающих. Поскольку я великий учёный, а все остальные – тоже великие, но не очень, то мне слушать их было не интересно. Много было всяких покаяний. Каялись люди, что на зарплате у партии и государства, а потому в основном говорят и пишут "чего изволите". И т.д. (Там был такой "ограниченный контингент" – в основном преподаватели философии, заведующие кафедрами и т.д.)
Заходил в отдел публицистики "Нового мира", куда нашу рукопись передал Т. Там некий Р. сделал очень удивленные глаза, когда я заикнулся про седьмой номер (где якобы должны напечатать "Гаврилыча"). Потом стал мне объяснять, что дневники С.Г. на очень низком литературном уровне; ранг журнала, мол, не позволяет печатать. Надо их, мол, очень сильно править. Вот, мол, Крупин рекомендует, но он ведь править их не возьмётся. Кроме того, комментарии надо выбросить из-за их, как он выразился, "руссистского (т.е. русского) духа".
В конце концов Р. вручил мне текст и сказал: если выбросить комментарий, то останется маловато. Давайте, мол, добавляйте ещё дневников, а там посмотрим.
Вот такие дела. Все эти месяцы папка с Гаврилычем пролежала в "НМ" нетронутая из-за "низкого литературного уровня" дневников и "руссистского духа" комментариев. Я начал лихорадочно соображать, что же делать. Это всё было во второй половине дня в пятницу. В "Нашем совр." телефоны уже не отвечали. Елизавета Петровна, жена дядюшки, помогла мне узнать телефон Кожинова – не отвечает. Тогда я сел и написал письмо Викулову. Попросил разрешения прислать ему "Реставрацию памяти".
В "Нашем современнике" немножко поговорил с Любомудровым – он как раз в Москву приехал. Чуть-чуть поговорили "за жизнь". Немного потолковали, а тут какой-то пенсионер пришел жаловаться, что у Кожинова в статье цитата из Ленина, а он её не нашёл. Ему говорят: да, действительно, ссылку перепутали. Целый час изгилялся этот старикашка, так что все разошлись. Я пошёл вместе с… забыл фамилию. Валера… Он говорит, что хотел про Сапогову делать для телерадио что-то, собирался тебе звонить, но потом как-то замотался – и проехало. Вот вроде, Машенька, и все новости. Целую тебя крепко, твой…
Не унывай! Всё равно с Гаврилычем как-нибудь пробьёмся. 22.05.88, 12 часов ночи".
К тому времени меня уже перевели из инженеров вычислительного центра в редакторы. После моего иронически-вопрошающего письма сразу во все местные руководящие инстанции. В академическом редакционно-издательском отделе я за три последующих года прошёл такую муштру (сначала ты редактируешь, потом текст печатают набело и его читает другой редактор – с множеством замечаний, так что приходится снова править в "беловике"), что через десять лет мог спокойно подрабатывать корректором. Редактором уж больно хлопотно.
А лучше всего, конечно, сторожем, но из сторожей меня через год попросили, потому что не хотел подписывать бумагу о материальной ответственности. Но как же я могу отвечать за третий этаж, если сижу на первом – рядом с туалетом.
"Здравствуйте, мои родные! Сижу одна в избушке, дверь на клюшке. Вдруг Сина под окном (а времени уже без 15 десять, солнышко садится, надвигаются сумерки): "Маша, тебе письмо". Как я обрадовалась! Сегодня отправила Борю к вам (болит сердце за всех, м. быть Юля от его приезда веселее завтра на экзамен пойдёт), обещала ему ночевать у Сины, но не пойду: уж лучше потрястись маленько от страху, чем в людях. Ну вот, а письмо ваше почитала – как будто повидалась и поговорила, вроде и не одна. Завтра Боря приедет – и привезёт сразу много новостей: и про Юляшин экзамен, и про Антошин со Светой (?) приезд, и про внука Ваню и пр. Мария Михайловна, Вы кончайте им потакать, бегать свою квартиру разменщикам показывать… Надо – пусть Антон приедет, возьмёт ключ и показывает, а то Вы не набегаетесь.
Я здесь вроде бы немножко уравновесилась (во всяком случае решила на работу выйти 15-го), но не знаю, как снова столкнусь лицом к лицу со всеми этими разводами, обменами, женитьбами… Одно утешение: не война, а были бы все живы-здоровы. У нас тут одна трагедия за другой. Боря, наверное, вам расскажет: у Матрёны – вы её знаете, знахарка – умерла дочь (43 года) – осложнение на сердце после гриппа, и перенесла на ногах, не было температуры, не дали больничного. А сегодня умер один мужик (40 лет). Возили сено, потом сели обмывать самогоном – и отравились. Два брата. Одного начало выворачивать и остался жив, а другой помер. Помер в 9 часов вечера, и только в час ночи (когда мал-мал протрезвели) позвали Анну-фельдшерицу, Витину жену. Она до 4-х ночи сидела с покойником, ждала милицию. Сина говорит: сама она вся трясётся – боится. Конечно, девочка же ещё – 19 лет, и в самые жизненные помои окунается.
Это известие принесла утром сегодня Сина и сообщила, что должен быть третий покойник. И – жуть какая – точно! Вечером я помогала ей пасти коров, и тут одна женщина сообщила, что скоропостижно скончался один дед. Вот – нашпигованная этой информацией – я и сидела за штопкой, когда принесла Сина ваше письмо.
Ну что ещё? Боря, наверное, нашу жизнь осветит. Могу добавить к его рассказу то, чего он сам не знает: я собрала почти полный бидон (трёхлитровый) крыжовника. Впервые на наших двух с половиной кустах такой урожай. Сидела весь вечер – стригла усики и хвостики. Боря привезёт сахар – буду варить желе. Завтра пойду за костяникой и костяничным листом. Грибов невыносимое количество – косой коси. Народу в лесу полно, но все идут с полными вёдрами. Вчера проводили С. Она выкатала лес, где я обычно ещё до 10 августа клубнику помаленьку брала (Юля, это у Кондратьевки и в редках). Выкатала до состояния асфальта. Пустили козла в огород. Боря Вам не рассказывает эти мои человеконенавистнические признаки, хочет представить меня в лучшем виде, но уж какая есть: хотите – любите, хотите – нет.
Ну ладно, родные мои девочки, уже совсем темнеет и заячий хвостик (хвост!) дрожит. Я сворачиваюсь. Пишите, после второго экзамена сразу телеграмму!!!! Нечего уж больше отца гонять!!! Крепко вас обеих целую, ваша Маша мама.
А вот и прошла ночь, сегодня 2 августа, сейчас без пятнадцати четыре. Юлька, ты уже, наверное, сдала физику. Но как? Я не знаю, буду терпеть до 11 ч. 30 мин., когда приедет папа и скажет. Я встала сегодня в половине седьмого от стука в дверь и от Чапиной жуткой истерики по этому поводу. Он прямо визжал как резаный. Я нисколько не испугалась, поскольку было светло. Оказались за дверью грибники: попросили нож и оставили плащ болоньевый, чтоб с ним не таскаться. Через два часа они вернулись с полными сумками, и тогда я тоже отправилась в лес, чтобы быстрее время шло.
Юля, я пошла в малинник. Одна. Хвалишь? Я себя утешала тем, что уже старая – кому нужна. Однако за клубничными полянами, при своротке на саму малиновую дорожку, стоял мотоцикл, и возле него здоровенный мужик прямо у дорожки резал маслята. А я ещё в нашем лесу подобрала здоровую дубинку, повесила на неё корзинку – и через плечо. Мотоциклиста увидела сразу, как свернула на дорожку, а куда деваться? Я решительно иду, не глядя, и когда стала подходить близко, сказала Чапу: "Фу!" И он почему-то не залаял. Поравнялась с мужиком, не гляжу, а он и говорит: "Хорошие грибочки – не то, что ягоды…" Я – ноль внимания и пропентюхляла, стараясь не вилять задом, а идти спортивно и твёрдо. Чтоб знал, что если надо – и убегу, как лесная лань, и дубинкой огрею предварительно. Так, не оглядываясь, и скрылась, а потом чуть не описялась со страху. Но до малинника всё же дошла. А это ж далеко…
Малины нынче шиш, видимо помёрзла. Со всего малинника наскребла около литра. Да ещё костяники маленько побрала. Пришла, запалила костёр и сварила с остатками сахара желе. Вот такие пироги с котятами. Их ешь, а они пищат, как говаривала, Юля, ваша славная математичка Марья Павловна. Теперь вот вам пишу. В избе – благоухание: сушится богородская травка, тысячелистник, ромашка (нарвали в поле, когда провожали Сапогову). Позавчера я провеяла сушёную клубнику. Хоть и немного её, а мешочек потрогать приятно.
Между прочим, погромыхивает, а Боря уехал в кедах. Промочит ноги в поле ночью. Ну, ничего – затопим печь да высушим. Вы, товарищи, нам пишите, не ленитесь. Дело в том, что с приходом Юрия Владимировича (Андропова) почта стала здесь работать просто фантастически: письмо приходит из Св-ска через день. Как вы меня уже забодали обе – десятую страницу катаю и остановиться не могу. Андрей с Василием стог мечут, тут же пасётся Максимка. И Ваня бы мог пастись… Юлька, после второго экзамена – сразу теле (уже 11-я страница!) грамму дай – и тогда мы сориентируемся, когда ты приедешь к нам (или будешь сдавать ещё). Ничего страшного, если ещё – захотела лёгкой жизни! Ты и без того с Пашкой три недели ветер пинала. Юля, постарайся поступить с двух экзаменов и приезжай к маме с папой в деревню Кашину Богдановичского района Свердл. области. Всё, я пока останавливаюсь, допишу, когда уж Боря приедет, то есть завтра утром, а сейчас пошла встречать грозу – выставлять вёдра и тазы.
3 августа 83 г., утро. Боря ещё спит, а я допишу уж, коль обещала, хотя настроение неважное (только из-за твоей, Юлька, пятёрки не неважное; молодец, да я и не сомневалась). Очень грустно узнавать все эти бракоразводные подробности… Расстроилась ещё и оттого, что Боря сдал в скупку избранные рассказы Фолкнера, чтобы купить вам продукты. Очень жалко книги разбазаривать.
Ну что ещё? О погоде. Вчера дождь лил аж до половины одиннадцатого. Боря вылез на полустанке, потому что автобусов в это время не бывает. Блуждал в темноте по незнакомому лесу, вброд через речку, через канавы и рвы карьера и, конечно, вымок до нитки (особенно ноги). Но я топила печку, так что он сразу обогрелся, и всё положили сушиться (похоже, что не простыл, тьфу-тьфу). А сегодня пока – солнышко и тепло. Сейчас будем делать желе из собственного крыжовника, а потом, когда немного обдует, пойдём в лес за грибами и за костяникой. Мария Михайловна, маленькую банку маслят (жареных), наверное, можно пустить в дело. Понемножку с картошкой.
Ну, уж пятнадцатую страницу начинать не буду, вы меня уже заговорили, в ушах звенит… Юлька, ты на полевых работах тоже подорвала себе здоровье – нельзя есть всухомятку! Ну всё, отцепитесь от меня, уже рука занемела. Будьте обе здоровы и дружны. Обнимаю вас обеих. Мама Маша".
Может быть, в том же августе мы с Машей ходили по черёмуху? Пошли далеко, километров за шесть-семь. Шли по лесу, а потом пшеничным полем. Помню, как в черемуховой рощице лихо летал по деревьям… Маше нравилось, когда я проявлял чудеса ловкости, забираясь на деревья и ровные стены. Ну вот не было у меня житейских успехов и достижений, какой-нибудь мимолётной славы, какого-нибудь хоть самого маленького триумфа… Так я вот хоть так пытался поразить воображение своей жёнушки. Иногда дома в дверном проёме держал ноги под прямым углом минуту. Или больше? Это у меня с отрочества, когда в Орле таскал на второй этаж деревянного дома огромные дровяные клади, чтобы топить печку зимой. Лень ходить туда-сюда, так лучше притащить дрова одним махом. Брюшной пресс стал железным, на первом году воинской службы со мной мог тягаться лишь один коренастый коротышка из республики Коми. Устраивали состязания меж двухъярусных коек.
А тогда, в августе… Набравши черёмухи, отправились домой. И недалеко от дома Мария впервые пожаловалась на сердце, сели отдыхать. Потом она стала покупать нитроглицерин. Или это было уже в 84-м? Тогда с нами жил маленький Димка, сын новой жены нашего Антона. Он играл на соседских бревнах, кои лежали на нашей поляне, – и полетел на землю, а за ним огромное бревно. Хорошо, что прежде упали старые диванные подушки – они взяли удар на себя. А Маше-то ведь от дома не видно, что же там произошло. Думала, что малыша бревном искурочило. Она его в охапку и домой, а потом выскочила на горку – и меня кричать. А я отправился в магазин, успел уж дойти до речки, ушёл метров за двести. Может, с тех пор обострились её сердечные проблемы? Я в лихорадке прибежал домой, а она сидит с Димкой в обнимку и плачет, и приговаривает: – Всё у тебя… всё хорошо? Ничего не болит?
Что же ещё там в 83-м? Да, два письма. Я тогда изладил статью и назвал по-дурацки – "Процедура ответа". Конечно, отчетливо себе представлял, что в условиях развитого социализма опубликовать её невозможно. А потому послал её людям, про которых думал: они поймут, о чём речь. Там божественный, от века сущий (то есть не мой, не я его выдумал) Метод нашёл своё выражение в системе умозаключений – были показаны математика, физика, биология, психология, ноология, логика, методология. Как единое целое. Но лишь Владимир Николаевич Топоров дважды ответил на мои письма, причём очень доброжелательно (упокой, Господи, его душу).
"24.о3.83. Уважаемый Борис Иванович, мне лишь недавно передали Вашу статью (я работаю в другом отделении Института славяноведения, с другим адресом). Этим и объясняется моя задержка с ответом.
Если говорить об общем впечатлении от Вашей статьи, она мне понравилась как довольно целостная и продуманная конструкция. Её явный плюс – апелляция к целому, к общему, к универсальному; неявный – Ваша интуиция, делающая Вам честь и проявляющаяся в ориентации на некоторые явления, которые Вы как не специалист в отдельных конкретных областях, строго говоря, не могли бы верно оценить без своего рода прозрений. Сказать что-нибудь более специальное о Вашей работе я, к сожалению, не могу, поскольку никак не могу считать себя специалистом или просто знатоком в избранной Вами области. (…) Всего Вам доброго – В.Топоров".
"5.о6.83. Многоуважаемый Борис Иванович, простите моё промедление с ответом (две недели был в отъезде). К сожалению, и это моё письмо – ответ лишь по форме, но не по сути дела, поскольку никакой "процедуры" реальной помощи Вам я не знаю. Более того, всё, что я могу представить себе в сфере возможностей, рисуется мне в мрачных тонах. Мне довольно часто приходится сталкиваться с ситуацией, подобной Вашей. Поверьте – НИ РАЗУ мне не удалось кому-либо помочь. И дело, думаю, не просто в моём неумении. Уже на первом шаге, при первой просьбе сталкиваешься с той степенью равнодушия или раздражения, которая делает очевидной не только бесполезность, но и – готов сказать – безнравственность обращения с просьбами к людям этого типа. Менее всего у меня претензий к ним за их некомпетентность и даже за незаинтересованность (и то и другое следствие определенного и более или менее продуманного порядка вещей).
Больше беспокоит то, что, чем талантливее предлагаемая работа, скажу точнее – чем очевиднее, что автор, действительно, взыскует истины, что его интересы бескорыстны, потому что они духовны, – тем с бОльшим подозрением и раздражением встречается такая работа. В самом факте появления такой работы начинают видеть чуть ли не личную угрозу себе, некий упрёк, нарушение сложившейся комфортности. Что делать в этой ситуации, – не знаю. Но, как и Вы, чувствую и повсюду вижу признаки того, что полнота времен исполняется, что некий предел близок, что многое должно измениться. И Ваша работа, угадываемые стимулы, стоящие за ней, Ваше хорошее и столь многое раскрывающее в Вас письмо находятся для меня в этом же ряду признаков прорыва к иным горизонтам. Мне очень бы хотелось помочь Вам вполне конкретно (и теоретически я не исключаю такой возможности). Но всё-таки я думаю, что главное Вами уже достигнуто. Мне кажется, что Вы перешли уже некий важный порог и нашли нужный путь – тот, найдя который, уже нельзя отказаться от достигнутого уровня духовности, т.е. угасить ту искру Божью, которая и открывает её носителям высший смысл нашей жизни.
С добрыми пожеланиями – В.Топоров".
Не знаю… Про "уровень" мне скажут на Страшном Суде... Одна из его статей помогла мне впоследствии: я уразумел, что человеческая интуиция выражается в сакральном ритуале. Очень важно найти СЛОВО. Интуиция – это дар Божий человеку. Она находит внешнее выражение в ритуале. То есть человеческое сообщество изначально строит свою жизнь в рамках божественной ИНТУИЦИИ, чтобы потом, после ИНВЕРСИИ терминов "деятельность/архетипы", создать РИТУАЛ:
деятельность/архетипы = интуиция
архетипы/деятельность = ритуал.
Это изначальное человеческое состояние можно выразить двумя умозаключениями, прямым и изнаночным:
воля-представление – деятельность/архетипы – интуиция (в которой снят ритуал)
представление-воля – архетипы/деятельность – ритуал (где снята интуиция).
Лишь вслед за этим человеки обнаруживают себя в состоянии абстрактно-аналитическом:
интуиция-ритуал – знание/знак – сознание (в коем снята речь)
ритуал-интуиция – знак/знание – речь (где снято сознание).
Вместо термина "знание" можно, конечно, написать привычное "значение"… Интуиция становится двойственным со-знанием себя и мира, а ритуал вырождается в речи (сакральной и профанной), чтобы потом возродиться в мифологии ("Для смысла быть тем, что он есть, это значит творить и переходить в деятельность, в творчество". – А.Ф.Лосев. Поздний эллинизм.) Все предшествующие состояния содержатся в завершающей мифологической полноте:
сознание-речь – творчество/образ – логос
речь-сознание – образ/творчество – миф.
Деятельность – знание – творчество…
Архетип – знак – образ…
Кажется, в конце 70-х, ещё до нашей коротенькой переписки с В.Н.Топоровым, я был склонен писать "внешне воспроизведённый образ" или просто "произведение" – там, где сегодня пишу "ритуал". Конечно, имелись в виду логически упорядоченные наскальные изображения, жесты, осмысленные выкрики, жертвоприношения, групповые осмысленно-упорядоченные хождения – то есть всё, что было элементами ритуала. Язык и речь у меня появлялись в середине подсистемы, "на втором этапе эволюции" бесписьменных обществ.
А вот что в конце 80-х писал Владимир Николаевич (он тогда стал уж академиком): "Не случайно, что смысл жизни и её цель человек космологической эпохи полнее всего переживал именно в ритуале. Можно думать, что ритуал был основной, наиболее яркой формой общественного бытия человека и главным воплощением человеческой способности к ДЕЯТЕЛЬНОСТИ, потребности в ней. В этом смысле ритуал может приниматься как прецедент любой производственно-экономической, духовно-религиозной и общественной деятельности, их источник, из которого они развились… Только в ритуале достигается переживание ЦЕЛОСТНОСТИ бытия и целостности знания о нём, понимаемого как БЛАГО и отсылающее к идее БОЖЕСТВЕННОГО как носителя этого блага. …По-видимому, лишь в ходе постепенного развития в недрах ритуала формировался ЯЗЫК, перенимая функции, исполнявшиеся ранее другими системами. …Именно ритуал составляет ЦЕНТР жизни и деятельности в архаичных культурах. …Жертвоприношение стоит в центре ритуала… в любом ритуале явно или тайно содержится отчетливая искупительная нота" (О ритуале. Введение в проблематику).
Не случайно христианские богословы знали изначально: Церковь была на земле всегда, человек как образ Божий возможен только в Церкви. Вне Церкви и её таинств, отказавшись от неё, люди становятся аспидами. Слугами, лакеями хвостатого персонажа.
+++